Читать книгу - "На круги своя. Повесть и рассказы - Александр Федорович Тебеньков"

В пачке оставалось еще с пяток сигарет, и Константин Петрович вышел из магазина, решив заглянуть на обратном пути, уже после семи.

Он немного поплутал, кружа среди одинаковых, словно яйца из-под одной курицы, домов, пока не выбрался на магистральную аллею микрорайона.

Листья мягко пружинили, толстым слоем покрывая асфальт. Каждый шаг выжимал из них с присвистом воду. Редкие фонари почти не давали света, во всяком случае, они смутно освещали только верхушки голых деревьев, а сюда, на тротуар, не попадало ни кванта.

Час пик прошел, прохожих почти не попадалось. Все сидели по домам, наступил всеобщий час ужина и телевизора.

Константин Петрович свернул за аллеей вправо. Впереди замаячила, переходя от одного края тротуара на другой, тощая фигура. Она остановилась под фонарем и Константин Петрович, приглядевшись, узнал мужичонку из штучного отдела, который на его глазах, сопя и задыхаясь, прорвался от прилавка сквозь барьер широких спин на волю…

Мужичонка достал из кармана бутылку, поднес ко рту. Посмотрел сквозь нее на свет фонаря, еще раз приложился, отмечая пальцам на бутылке ему одному ведомую порцию. Утерся рукавом, шумно выдохнул и, спрятав бутылку, стал чиркать спичками, прикуривая.

Проходя мимо, Константин Петрович басом спросил:

– А в трезвователь не хочешь, миляга?

Мужичонка резво пригнулся и, не оборачиваясь, прыгнул куда-то в сторону, мгновенно пропав из вида.

«Развелось алкашей, черт бы их драл, – брезгливо подумал Константин Петрович. – И, небось, ни одного патруля на весь микрорайон».

Через несколько домов он уткнулся в нужный ему. Тридцать девятая квартира была на втором этаже.

Ветер – слабый, сырой, осенний – приятно холодил разгоряченное лицо, но, скользя по открытым ногам, проникая сквозь платье, сплошь мокрое спереди от выжатого белья, заставлял ежиться.

Верка неторопливо, отдыхая, развешивала последнюю порцию и неслышно, про себя, напевала что-то без слов, без определенной мелодии. Просто мурлыкала, что на ум приходило. Вечер выдался неплохой, хоть сыро. Дождь кончился еще днем, небо постепенно освобождалось от туч. Звезды еще не появились, но небо становилось все выше и выше, словно тучи уносились куда-то вверх, в космос. А раз ночью дождя не будет, к утру белье может высохнуть. Это хорошо, не надо будет развешивать на кухне и в ванной.

Верка неслышно скользнула в комнату и вернулась на балкон в наброшенном пальто.

«Быстро я управилась, – подумала она, устраиваясь на ящике с картошкой. – Еще семи нет. Вот и хорошо, сбегаю сейчас к Наташке, узнаю, что по алгебре и по русскому».

Деревья почти все облетели и размахивали под ветром голыми ветвями-прутиками совсем рядом с балконом. Свет от фонаря падал на них, мокрые ветви лаково блестели.

Воздух был удивительно хорош. После душной, жаркой и влажной ванной с каждым вдохом исчезала, проходила усталость. Здесь пахло холодной сыростью, прелым листом, бодрящей осенней свежестью. Изредка налетала струйка воздуха, несущая легкий дымок тлеющих в костре опавших листьев…

Сохнущее белье вберет в себя этот букет, и когда внесешь его в комнату, распространит вокруг тот аромат чистоты, свежести и чего-то тонкого, легкого, от чего на душе беспричинно становится грустно и хочется почему-то плакать – не от горя или обиды, не от чего-то плохого, неприятного, а просто так. Слезы эти, если позволить им вылиться, заберут с собой весь хлам, скопившийся на душе, и становится тогда легко, радостно, немножко стыдно от того, что плакала, но все равно легко и радостно…

Хорошо сидеть вот так после целого дня работы, зная, что почти все дела на сегодня переделаны, осталось совсем-совсем немного. Сидишь, отдыхаешь, ты одна, во всем свете одна, вокруг тихо-тихо, уютно-уютно. Только немножечко холодно ногам.

Верка подтянула под себя ноги, укрыла полой пальто… Кожа на ладонях сморщилась, стала шероховатой и чуть горела – от воды, мыла, грубого полотнища, которое нужно было крутить и выжимать.

Осень. Поздняя осень.

Дворникам много работы, везде не успеть. Листья лежат на тротуаре – черном, блестящем – и толстым слоем покрывают лужи. Туда лучше не наступать: выжатая, словно из губки вода так и брызнет во все стороны. Но это даже приятно, если сапожки не текут. Позавчера Верка смогла, наконец, сходить в мастерскую. Дрянные сапожки, детские, для шестиклашек. Сверстницы ее давно ходят в обуви на каблуках, совсем взрослой, а ей приходится донашивать сапожки, купленные года три назад. Они уже малы, потому, наверное, порвались…

Ну да ладно, об этом думать запрещено!..

Верка вздохнула. Ну и пусть! Вот закончит она восьмой класс, а в училище будет получать стипендию. Тогда она купит Ваську теплую, хорошую куртку, Насте пальто и ботиночки, а уж потом настанет ее черед – замечательные сапожки: темно-коричневые, чуть блестящие, на высоком толстом каблуке, с золотистой застежкой-молнией. Они так здорово будут облегать ногу, будут такие ладные, без единой морщинки, и тогда ноги у нее сразу станут стройными и красивыми, не хуже, чем у Тины Карасевой из восьмого «в»…

Верка вздрогнула, из квартиры донесся звонок, потом еще один. Кто-то пришел. Ваську и Насте рано, да и до звонка они не дотягиваются. Кто бы это?

Она повесила на вешалку пальто и открыла дверь.

Константин Петрович не сразу узнал свою ученицу в этой простоволосой девчонке, одетой в длинное, не по росту, мешковатое платье, в каких-то бесформенных галошах на босу ногу.

– Вера?.. Здравствуй.

– Ой, Константин Петрович! Это… это вы?

– Можно к тебе?

Верка молча кивнула.

Константин Петрович перешагнул порог и закрыл за собой дверь. В прихожей сразу стало темно, как во всей квартире.

– Я сейчас!

Верка метнулась куда-то, в кухне загорелся тусклый свет, и она снова появилась перед ним. – Вы извините, у нас тут лампочка перегорела.

– Вот, решил тебя навестить. Ты болеешь?

– Константин Петрович! – Верка сникла и сделалась даже как будто меньше ростом. – Константин Петрович… Вы извините, пожалуйста. Я не знала, что вы придете… Я…

– Ну вот, что ты, Вера! Я же не ругать тебя пришел. Хочу посмотреть, как ты живешь, с твоими родителями познакомиться. И вообще…

– Вы… вы проходите, снимайте пальто. Давайте, я вам помогу, вот сюда, сюда… Не разувайтесь, не надо, я еще не убиралась. Только стирку закончила, хотела убраться, да не успела. Не снимайте, проходите так.

– Так ты не болеешь?

Верка молча мотнула головой и закусила губу.

Константин Петрович некоторое время смотрел на нее.

– Хорошо, об этом потом, – он улыбнулся. – Ну что, Вера, показывай, как живешь.

– Константин Петрович, вы… вы извините, вы проходите пока на кухню, я сейчас… я мигом.

– Пожалуйста, пожалуйста! Ты – хозяйка, я – гость.

Сорокаваттная лампочка, болтающаяся на голом шнуре под потолком, освещала убранство кухни: обшарпанный допотопный холодильник, кухонный стол, служивший, видимо, и обеденным столом, и сервантом, и хранилищем для продуктов, потому что больше ничего из мебели на кухне не было. Газовая плита, да раковина, да три табуретки, да полочка над плитой, занятая кастрюлями…

Константин Петрович встал под форточкой и закурил в замешательстве.

Не слишком много пришлось ему повидать квартир его учеников, но и не так уж мало – иногда шикарные, как мини-дворцы, иногда скромные до убогости, до нищеты, но убогости тщательно скрываемой и нищеты маскируемой. Здесь же… И еще одно. Каждая квартира имеет свой запах, то респектабельный и значительный, под стать хозяевам и обстановке, то простой и незамысловатый запах жилья, запах приготовляемой пищи. Но такой устоявшейся в воздухе кислятины встречать ему не приходилось. Даже сигарета и открытая форточка не помогали.

В углу под раковиной, у мусорного ведра, валялся маленький жестяной грузовичок с отломанным кузовом. Константин Петрович подумал, что в этом доме, видимо, есть еще маленькие дети.

– Вы извините, Константин Петрович, что я вас оставила. – Верка причесалась и переоделась в школьную форму. – Вы садитесь, пожалуйста.

– Спасибо. Ты не возражаешь, что я курю?

– Нет-нет, пожалуйста, курите. Я привыкла.

Константин Петрович окинул ее внимательным взглядом и увидел то, что не замечал в школе: слишком короткое, тесное форменное платье, аккуратные заплатки на локтях,